Фантазии и хулиганство

19 октября в Центре ИЗО на Большой Московской открылась первая персональная выставка владимирского скульптора Петра Мавшова. Молодой, перспективный, подающий (или уже оправдавший) надежды – все эти определения не подходят к Мавшову. Он просто (как все-таки это непросто!) талантливый художник и, как утверждает сам Петр, счастливый человек. О счастье, творчестве и о том, от чего становится грустно художнику, мы побеседовали с Петром в его мастерской.

Я опрометчиво призналась, что ничего не понимаю в изобразительном искусстве вообще и в скульптуре в частности, и в ответ получила целую лекцию о великом заблуждении большинства.

— Все так говорят: «Я не умею рисовать, я не умею лепить, я ничего в этом - скульптуре, рисунке и живописи - не понимаю».

— Ну, знаете, иногда это правда.

— Нет! Это не правда, в 99% случаев не правда. Утверждая, что вы не умеете рисовать, вы обманываете, потому что все умеют рисовать, и я, и вы. Другой вопрос, что я не умею рисовать так, как бы мне хотелось. Это надо пояснять, потому что принципиально рисовать и лепить умеют все.

Мы с годами обрастаем мусором стереотипов. Забываем базовые вещи: скульптура - это форма, живопись - это цвет, графика – баланс черного и белого.

Люди понимают под скульптурой некий объект, который стоит где-то в музее. Даже о «Рабочем и Колхознице» или о памятнике Ленину редко кто вспомнит... А скульптура - это форма, и очень многие скульпторы занимаются именно формой, не вкладывая в нее чего-то реалистичного, понятного. И вот люди смотрят на эти творения и говорят: «Нет... Я ничего в этом не понимаю...» и в то же время они потом скажут: «Красивая машина! Не то, что наши «Жигули»...». Или скажут: «Такую девушку сегодня видел! У нее такая талия, такие бедра, такое лицо красивое!». Это и есть форма!

И или вот еще один бытовой пример. Девушки, выбирая себе туфли, смотрят на модель, высоту каблука, как это все на ноге выглядит. Все это форма, и если это так, то это и есть скульптура. То же самое и с живописью. Ничего «не понимают», но утром, примеряют наряд перед зеркалом — что с чем должно сочетаться, какой верх, какой низ, какую сумку, шляпу выбрать, какой макияж надо положить подо все это. Просто называют это другими словами.

— Хорошо. Допустим, убедили. Но ведь есть профессионализм, есть мастерство, и очень плохо все заканчивается, когда об искусстве судят дилетанты, когда от них зависят художники…

— Это совсем другое. Я вот, например, себя профессионалом тоже не считаю. По первому образованию я мастер по изготовлению сувениров, но не скульптор - это разные вещи. Второе образование у меня вообще педагогическое - учитель ИЗО и черчения. Кстати, если взрослые в плену стереотипов, то дети - совсем другое дело! Они априори все талантливы. Ребенок еще ничего не знает, но уже положит синий с желтым, красный с зеленым, и при этом попадет на 100%. Ему не нужно обучение, у него уже все есть. Ван Гог сколько раз пытался пойти в школу и научиться «правильно» рисовать. Научился бы – не знали бы мы гения.

— Вы говорите, что не считаете себя профессионалом, тем не менее, уже несколько лет являетесь заметным участником областных выставок.

— С 2003 года я участвую во всех областных выставках. И конечно, очень приятно, что мое творчество кому-то нравится. Мне важен такой энергетический обмен. Получая поддержку внешнюю, я получаю стимул к творчеству. Может быть, если бы людям это не было нужно, я бы и не делал ничего или делал исключительно для себя.

— Говорят, что все мы родом из детства. Вы, кстати, откуда родом?

— Родился я 24 июля 1978 года в Омске. Уехал вместе с мамой во Владимир после второго класса. И до сих пор я себя ощущаю омичем. Я очень люблю Владимир, но я из Омска, извините. Хотя я там бываю крайне редко, и город совсем плохо помню, а названия улиц не помню совсем (разве что только основные - где жил). Но все равно когда приезжаю в Омск, такое ощущение, что ты на родину вернулся.

— А ваши работы тоже из детства? На мой взгляд, они по-хорошему очень детские, искренние. Смотришь на них, и хочется додумать историю этих странных, порой несуразных, но исключительно милых и привлекательных человечков...

— Откуда берутся мои герои, я тоже не знаю. Вон видите у меня картошка лежит – ростками пошла? Красиво! Когда ты уже смотришь на мир через форму, то в маленьких деталях ты видишь образы. То есть, пожалуй, что отовсюду. Это, наверное, будет самый честный ответ.

— А любимый образ, персонаж «из своих» у Вас есть?

— Нет. Они мне все дороги - и вместе, и каждый в отдельности. Я попробую объяснить, почему. Моя задача сделать восковую модель. Потом я эту восковую модель нежнейшим образом упаковываю и везу литейщикам. Говорю: «Дорогие мои, вот это мне нужно в бронзе». Изготовление самой скульптуры занимает, грубо говоря, месяц. Этот месяц проходит на таких нервах и волнениях: что там? как там? Косяки (в силу технологии) бывают почти каждый раз... И потом ты ее получаешь, дорабатываешь, накладываешь патину и, наконец, снизу подписываешь (паспорт выдаешь или свидетельство о рождении) - авторство, год создания, имя этой работы, материал, размеры. Это время можно сравнить с рождением ребенка. Как после этого кого-то выделять?

Как родитель может любить больше кого-то из детей? Как может делить на любимых и нелюбимых? По какому принципу? Этот больше любимый, потому что он более успешный, у него хорошее образование, покладистый характер, он нашел хорошую работу, зарабатывает деньги и помогает мне, родителю. А вон тот оболтус, пьяница и живет на трубах. Он нелюбимый. Это нечестно.

— Конечно, в идеале все должны быть любимы и обласканы просто за то, что мы есть, но мы живем не в безвоздушном пространстве – о хлебе насущном все-таки приходится думать...

— Есть такое хорошее выражение: художник должен быть голодным. И многие воспринимают это буквально, то есть художник должен быть худой, глаза ввалились, руки-ноги не двигаются. Он должен не доедать. В моем понимании, художник должен быть голодным в своем творчестве. А физически он должен быть сытым и крепким, иначе у него расшатывается нервная система. Но когда идет процесс создания, то можно и поесть забыть и много что еще забыть...

Советчиков много, тех, кто всегда знает, что и как нужно сделать. Странно, правда? Я, допустим, еще ничего не знаю, а они уже в курсе: «Ты сделай так и так, и будешь «в шоколаде», будешь богатым». У нас уже давно эта история - всем нужны деньги и желательно много. У большинства цель – деньги, даже не средство, а именно - цель.

— Чем обусловлена страсть к мелкой пластике?

— Страсть к мелкой пластике обусловлена жизненным пространством. Я долгое время работал дома. Мастерская у меня появилась только 3 года назад. Хотя я сейчас чуть-чуть «вырос» – это заметно по последним работам...

— Так и до памятников дорастете.

— Вряд ли.

— Никогда не хотелось никого изваять?

— Я принципиально не работаю ни с кем, кто жил или живет. Все мои работы - фантазийное творчество.

— Почему? Боитесь не справиться с документальностью образа?

— Памятник требует другой грамотности, архитектурного склада характера. Архитектура - самый монументальный жанр, а мое творчество - так хулиганство. Памятник при условии, что это все делается надолго, то есть навсегда, нужно вписывать в имеющееся пространство, учитывать все, что сделано до тебя, и делать это надо очень грамотно. Скульптор и архитектор работают в тандеме. А мне, наверное, было бы интересно поработать вместе с ландшафтным дизайнером. Наверное, я бы сделал что-нибудь для организации малого пространства возле дома.

— На мой непросвещенный взгляд, работы, подобные Вашим, вполне вписываются в городскую среду.

— Нельзя просто взять и увеличить. Да и нужно ли это? Стоит ли тратить городской бюджет на украшение, ведь так много других, первостепенных проблем. Городским властям есть чем заняться. И крыши латать, и коммуникации в порядок привести, и дороги… Дом надо строить с фундамента, а уже потом декор наличников выбирать.

А если у кого-то есть потребность в искусстве, ну сходите на выставку... Или вы хотите, чтобы скульптура у вас в подъезде стояла? Вы через неделю перестанете ее замечать. Это интересно будет только туристу.

Хотя в принципе я не против поработать в этом направлении. Я буду только «за», чтобы в городе появились мои работы. Их можно грамотно доработать, довести до состояния городской скульптуры. Почему нет? Но пока я себя не вижу в художественно-архитектурном пространстве Владимира.

— А сам облик города Вас устраивает?

— Не то чтобы не устраивает, мне просто становится грустно.

Это просто удивительно — люди себя не любят, а только жалеют и плачутся, как нас обижают. И тут же говорят, что «вон в Америке хорошо, в Европе хорошо». Везде классно, где нас нет. Но, люди, у нас такая богатая древняя культура!

Пока же мы восторгаемся тем, что есть в других странах и пытаемся оттуда позаимствовать, «срисовать». То есть попытаться скопировать, но сделать хуже. У нас много строят домов, вкладывают в это колоссальные суммы, а получается пародия на то, что уже где-то есть. Все получается чужим, срисованным...

Хотя у нас есть богатый опыт, своя культура, и на базе этого надо строить и развиваться, сохраняя лицо нашего старого русского города. Вот, допустим, отремонтировали какое-то строение в центре, оно стало новым, но каким-то облезлым, новодельным. У здания, которому больше ста лет, дух потерялся. До реставрации оно было ближе...

Меня напрягает миллион вывесок в центре. Все это какое-то чужое, нелепое.

— А отчего еще вам становится грустно?

— Художник, у которого обостренное восприятие действительности, вряд ли может спокойно смотреть телевизор или видеть на улице, как стоят наши пенсионеры, просят какую-то мелочь. У нас в стране много того, от чего грустно. Может быть, я излишне сентиментален, но мне больно все это видеть. Если есть возможность от этого спрятаться, я прячусь. Поэтому и телевизор почти не смотрю.

Мой институтский преподаватель, человек, который очень сильно повлиял на меня, Юрий Григорьевич Колов написал в рецензии, когда я вступал в Союз художников, что все, что я создаю - мой маленький народец. Он прав. Я, действительно, играюсь в эти образы…

— Вы ждете, когда придет Муза? Откуда берется настроение работать?

— Настроение не взращивается, его нужно поймать. И ценить этот момент – работать, работать... И скорее ты понимаешь, что это было то самое вдохновение, уже постфактум – по результатам.

— Вы часто работаете допоздна?

— Последний год я очень плотно работал. Часто по четыре часа в сутки спишь, чтобы успеть все. Я «сова», но у меня есть режим. Я встаю каждый день в 9. Если раньше, то мне потом тяжело работается, и вообще весь день может пройти на «автопилоте», если раньше встану. Работаю ночью, вечером. Каждому свое.

— Дневное освещение Вам не нужно для работы?

— Нет. Чтобы работать мне нужно настроение, а там хоть «на ощупь».

— Вы трудоголик, Петр?

— Нет, я ленивый человек. У меня второй день Льва, но чувствую в себе большое влияние Рака. Вы, кстати, как к астрологии относитесь?

— Спокойно.

— Я тоже, но этот момент мне очень нравится. Я все это в себе вижу. И, кажется, взял у каждого из знаков то, что не надо брать. Иногда приходится заставлять себя заниматься подготовительной работой, необходимой, но не очень интересной в конкретный промежуток времени.

— Вы счастливый человек?

— Да, счастливый. В жизни много счастья, много чуда.

Он не сухой, он живой. И так любая вещь.

Одна моя знакомая утащила в испанском кафе ложку. Рассказывала об этом так виновато-виновато. Показала она мне эту ложку, я не то чтобы ее поддержал, но понял. Потому что ее тоже делал художник. Вот сколько ложек на свете? Миллион, но такой нет.

Мир – чудо, и люди тоже замечательные. У меня был юношеский период, когда я не любил людей. Они меня раздражали, но это давно прошло. Сейчас все по-другому: те, кто добр ко мне, я их оберегаю, ценю их мнения, слова, а про остальных предпочитаю просто забыть. От них нет толку ни моему внутреннему миру, ни моему творчеству.