Культура монстрирования

Новосибирск. Ваша первая ассоциация? Наверняка наука. А если продолжить?

Вслед за холодом можно вспомнить “Тотальный диктант” и Монстрацию - две знаменитые акции родом из сибирского города-миллионника.

Чаще всего Монстрацию определяют так: “первомайское шествие с абсурдными лозунгами”. Отношение к этому явлению в обществе разное: кто-то считает это странным и бессмысленным времяпрепровождением (в то время, когда в стране заводы стоят!), кто-то побаивается и запрещает. Но, тем не менее, Монстрация шагает по России и зарубежью. В этом году в акции участвовали 30 городов.

Двое владимирцев - журналист Ирина Курочкина и сувенировед Михаил Самойлов - накануне Первомая отправились в Сибирь, чтобы увидеть настоящую новосибирскую, шестнадцатую по счёту Монстрацию своими глазами. И увидели. А за два дня до этого встретились с одним из главных лиц монстративного движения - художником Артёмом Лоскутовым, который хоть и переехал в Москву, но ежегодно занимается организацией акции на малой родине.

То, что изначально планировалось как интервью, в процессе изменило свою художественную форму и переросло в дискуссию. Итак, за столом: новосибирская сторона - Артём Лоскутов и куратор Городского центра изобразительных искусств Пётр Жеребцов, а также приехавшие из Владимира Ирина Курочкина и Михаил Самойлов.

И.К.: Вы какое-то время продвигали национальность “сибиряк”.

А.Л.: Так.

И.К.: Интересно, в чём национальные признаки сибиряка и может ли это выветриться от переезда?

А.Л.: Сибирь, как известно, вот здесь [показывает на сердце] и в радиусе метра вокруг. Поэтому уехать из неё не совсем можно. Эта история была в 2010-м, когда проходила перепись, и там нужно было выбрать национальность. А так как мы все дети постсоветского времени, то никогда никуда её себе не записывали. И несколько человек - местных художников, музыкантов - задумались и пришли к выводу, что пора говорить о национальности “сибиряк”, которая для нас была бы простым ответом на вопрос, кто мы такие. Мы не совсем русские - когда у тебя предки отчасти с Украины, отчасти ещё откуда-то…  Заговорили о каком-то “плавильном котле”, о том, почему бы не говорить “сибиряк”. И сошлись на том, что многие из нас в принципе так отвечают, когда где-нибудь в Европе хотят удивить местных в ответ на вопрос “откуда ты?”. А как сказать? Из России? Они ответят: "А, Москва, я знаю!" И ты понимаешь, что Москва к ним гораздо ближе, чем к нам, и отвечать, что мы из России - из той, в которой Москва, - это не так круто. И ещё начинаются бэкграунды: Путин и внешняя политика, за которую не хочется держать ответ. А Сибирь - это Сибирь. Они сразу: "Да! Мы знаем! Там холодно, медведи!". Поэтому Сибирь была удобным ответом для самоидентификации, а всё остальное пришлось выдумывать, конечно, с нуля. Почему мы тут все оказались? Ну, наверное, потому что или сослали предков за преступления, или они сбежали за свободой, поскольку тут не было крепостного права вроде как. Потому что здесь меньше государственного контроля, всё такое. Вокруг этого идентичность сибиряка и строилась. Вокруг сибирского здоровья. И - не знаю, насколько оно существует в действительности, сибирское гостеприимство, но наверное, это тоже есть. Когда кто-то приезжает, спрашиваешь: “Как вам тут?”. А в ответ вежливо говорят: "Ну, у вас люди очень хорошие". В том плане, что ничего [интересного] в принципе нет, но зато люди, наверное, хорошие - что ещё сказать?.. И местные верят в это. Короче, была попытка сконструировать некую идентичность. Конечно же, реального национального вопроса там очень мало. Это, скорее, какие-то культурные отличия, которые хотелось придумать, просто не желая быть частью душной имперской московской культуры.

И.К.: Миша - автор музея “Владимирцы”, который пытается определить, кто же такие владимирцы, и отделить их от других людей. Что это за поветрие такое: отгораживаться по агломерациям?

М.С.: Кстати, это абсолютно во всех городах происходит. Неважно, крупные или маленькие, насколько они удалены от миллионников.

А.Л.:  Это нормальное поветрие, мне кажется: понять свою идентичность. В нормальных городах это должно происходить, особенно если они древние. В Германии, например, нет такой гиперцентрализации, как в России. И там один город чем-то славен своим, другой - чем-то своим. Люди хотят там оставаться. А тут, в Сибири, остаются не очень активно, поэтому хотелось как-то объяснить себе и остальным, ради чего мы торчим в этом снегу, придумать какую-то причину. Потому что без причины тут совсем тяжело.

И.К.: Вы не остались, вы уехали.

А.Л.: Ну, это было давно. Было такое время суперзастойное: когда ещё Медведев с Путиным не объявили, что договорились обратно обменяться - это было понятно, но оставались какие-то надежды... И ничего не происходило, хотелось придумать какую-то движуху. Ну, например, сибирскую идентичность. В 11-м году история внутри общественной жизни изменилась. Мы снимали кино "Нефть в обмен на ничего" - это попытка поговорить, как наш такой богатый ресурсами край вообще существует, какое у него будущее. Вопрос был простой: почему так часто здесь не междугородных трассах происходят крупные аварии? Несколько автобусов за лето сгорело. Почему так? И когда будет по-другому? Начали со всеми разговаривать, спрашивать: вот сейчас мы вроде нефть добываем, продаём - и ничего не имеем, никакой инфраструктуры. А когда нефть кончится - что, нам нужно будет эвакуироваться отсюда, сдать всё китайцам? Нужны ли мы будем Москве? Или нам самим сейчас нужно как-то поострее этот вопрос поставить и задуматься о собственном будущем, потому что власть в Москве о нём вообще не думает? Может быть, отчасти сказался пример Чечни и Татарстана - регионов, которые чуть громче заявляли о своих автономных претензиях, и у них с налогами получше, и с финансированием, и со всем остальным. То есть, нужно немножко угрожать федеральному центру, если хочешь получить что-то на развитие. Были попытки вброса всей этой истории.

И.К: Очень рискованный вброс.

А.Л.: Рискованный, да. Периодически эта тема всплывала, когда была федерализация [Украины], и местные нацболы решили чуть-чуть потроллить власть. Тогда в НБП был раскол, как это часто происходит, они решили Лимонова исключить из партии, провести какой-то съезд местного отделения и привлечь к нему внимание. И объявили такой концептуалистский марш за федерализацию Сибири, на который очень болезненно отреагировало ФСБ. Там, конечно, всё было сказано аккуратно и грамотно, что мы ни в коем случае не за отделение, мы говорим о создании нового субъекта в рамках нашей Федерации, чтобы здесь были какие-то собственные законы, собственные налоговые системы.

Как разговаривать с рыбами

И.К.: Разные исследователи говорят, что современный этап развития общества перекликается со Средневековьем, когда были города-государства, своя идентичность и всё такое. И, кстати, Монстрация напрямую пересекается со Средневековьем - как карнавал.

А.Л.: Ну конечно. И не только Монстрация, вся наша жизнь со Средневековьем пересекается так или иначе в разных смыслах.

И.К.: Вот, Монстрация - зачем она?

А.Л.: Как раз мы тут с Петей разговаривали об этом. Она вообще затем, чтобы задать себе вопрос, зачем всё остальное.

П.Ж.: Она создаёт пространство для этого, позволяет отстраниться, посмотреть на что-то абсурдное, чтобы понять, как абсурдно всё вокруг неё. Но я, кстати, не соглашусь насчёт карнавала. И Алексей Юрчак, антрополог из Беркли, который несколько лет назад написал доклад о Монстрации, говорит, что признаки карнавального шествия наличествуют: люди в костюмах идут в самом центре города, на глазах у всех медиа и горожан, веселятся. Но на тот момент не было основного элемента карнавала - санкционированности властями. Сейчас в Новосибирске Монстрация является карнавалом. Но во всех остальных городах - нет, потому что это низовая инициатива.

А.Л.: А карнавал “сверху” был? Там же тоже, наверное, просто в какой-то момент смирились.

П.Ж.: Это очень важно, что он является санкционированным, а значит, отчасти управляемым.

А.Л.: Ну, я всё-таки на нашу санкционированность смотрю как на вынужденную меру.

И.К.: Вообще глобально смысл карнавала был в том, чтобы сбрасывать тот негатив, который у людей копился.  А насколько эта идея близка именно Монстрации?

А.Л.: Нас тут два человека - и два разных мнения. А на Монстрации - тысяча человек,и у каждого тоже, наверное, тоже будет своё, и они все легитимны. Но можно попытаться вспомнить, что было, когда всё только зарождалось. Поначалу это была акция, скажем так, околополитизированного искусства о том, что у нас нет никакого политического поля в стране. Нет никакой уличной политики, нет возможности в ней участвовать, нет возможности участвовать в политике в принципе. Есть какая-то имитация. Когда видишь какую-то уличную акцию, наблюдаешь там людей, которые работают вешалками. На них надевают карточки, какие-то флажки раздают. Смотришь и понимаешь: это вот этот депутат и его массовка, вот это ещё какой-то депутат и его массовка. Вот это коммунисты - но это не те коммунисты, которые сейчас революцию устроят, а КПРФ, спонсор которой какой-нибудь крупный фабрикант, который хочет в мэрию. А вот это его сотрудники, которых в выходной отправили работать.

Мы смотрим на цивилизованные города и страны, в которых что-то происходит на улице, и не понимаем, как это может случиться у нас. Что нужно делать? На каком языке разговаривать? И самое главное - мы в Новосибирске находимся. Здесь не принимаются решения. Их принимают где-то там в Кремле, который даже Москву не всегда готов слушать. А что уж там про Новосибирск спрашивать... То есть, это как разговаривать с рыбами, с деревьями, с бабочками... И какое там может быть адекватное высказывание? Стало понятно, что оно может быть подчёркнуто бессмысленным, как и вся эта ситуация. И сам Первомай превратился в ежегодный бессмысленный ритуал, совершенно не связанный со своими историческими корнями, но можно попытаться его перезагрузить.

Когда сейчас продолжают говорить "ну, это у нас молодёжь ходит с бессмысленными лозунгами" или - "абсурдистскими"... Вообще-то нет. Они как бы абсурдистские, но смысл в них рано или поздно начинает появляться, просто потому, что ты один раз сходил с бессмыслицей, второй, третий, а дальше начинаешь думать, что это та форма, в которой тебе нормально высказаться. Это типа такое прикрытие. Мы властям говорим: "Ну, у нас же тут бессмысленные лозунги, чего вы от нас хотите?" Но в целом сложилась хитрая ситуация, что ты можешь на правах бессмысленного лозунга говорить о чём угодно. Нет, мы ничего такого не имели в виду - но в принципе все всё поняли. И так вот разговаривают, пишут вымышленную эсемеску вымышленному другу, которую не хочешь отправлять кому-то конкретно или ты не знаешь, кому её отправить, и в виде лозунга отправляешь миру. А там уж он воспримет - не воспримет...

Что там принято писать?

И.К.: Как думаете, новые законы про оскорбление власти и всякие прочие оскорбления как-то повлияют на развитие Монстрации в какую-либо сторону?

А.Л.: Не знаю, меня вообще перестали интересовать новые законы, стараюсь за ними не следить. Мы обсуждали, что писать на большом транспаранте. Мне тут прислали версию: “Незнание закона освобождает". Ну правда... В конце концов, у меня нет судимости, но было уголовное дело по оскорблению представителя власти - и без новых законов я успел их наоскорблять, аж пятерых. Тяжкие словесные повреждения нанёс!.. Я прошёл свой этап слежки за новостями и всем остальным. А сейчас просто уже не могу, потому что не вижу в этом никакого практического смысла. Это лишь  нагнетание фрустрации, потому что не можешь никак на это повлиять, только падаешь глубже и глубже в депрессию. Поэтому, возможно, такой радикальный побег в аполитичность, что ли... Мне не нравилось это слово, но... В незнание просто. Конечно, это немножко эскапистская позиция, но мне кажется, я могу сейчас позволить себе только её. Или уехать отсюда физически и не знать о том, что здесь творится, не переживать. Или как-то вот так глаза закрыть, представить, что это не моя страна, не моя власть - я её не выбирал, и знать эти законы я не хочу и строить свою жизнь на основании этих законов - тоже не очень хочу. Удивился бы, возможно, своим же словам сколько-нибудь лет назад.

И.К.: Монстрации 15 лет. Можно ли проследить, как менялись тенденции, настроения участников?

А.Л.: Я думаю, так же, как страна менялась. Мы же живём в контексте и высказываемся в нём. Нельзя сейчас достать лозунг Монстрации какого-нибудь 2006 года и выйти с ним на улицу - он будет уже не тот. Поэтому мы стараемся соответствовать каждый год. Это и для себя своеобразный тест - адекватно ли отразим действительность. Это типа наш местный такой Новый год, когда есть некий народный праздник, не навязанный сверху властью, а даже у неё отвоёванный. Мы пишем свои воспоминания, фиксируем ощущения от прошедшего года. Вот сейчас ходим, вспоминаем, что произошло. И главное ощущение, что ничего.

М.С.: Ты фактически отвечаешь за акции других городов?

А.Л.: Нет. Они сами по себе.

М.С.: Переформулирую вопрос. Ты чувствуешь ответственность за них, как за маленьких братьев-сестёр. Если увидишь какой-то мерзкий лозунг, ты им посоветуешь: "Ну, ребята... Ну это даже для Монстрации перебор"?

А.Л.: Мне пока ни разу не приходилось так делать. Есть МГЕР, и там пришлось возмутиться [ в марте 2019-го в нескольких городах “Молодая гвардия” провела политические акции, которые назвала “Монстрацией”]. Но в целом мне всё-таки кажется (или хочется верить), что это хорошо самонастроенная история, в которой если будет плохо, то быстро закончится, и не надо будет приезжать и исправлять. Просто на следующий год не повторится. А если будет хорошо, тогда они там сами разберутся. Была, например, Монстрация в Абакане, которую решил делать ЛДПР и предлагали 5 тысяч рублей за самый смешной лозунг. К ним, может, человек пять пришло. И это была разовая акция. То есть, в этом есть самоорганизация. Я же никого не стимулирую, чтобы они делали у себя Монстрацию, никого не прошу. И мне как-то неловко даже. Потому что человек же ничего за это не получит, никаких материальных вознаграждений.

М.С.: Нет, получит. Он получит известность, власть в своём маленьком городе. Как "предводитель местного дворянства".

А.Л.: Ну вот если он знает, как с этим справиться, понимает, зачем он эту Монстрацию делает - и пусть делает. Непосредственно тысячу рублей, или пять, или сто за организацию никто не получит, поэтому людьми должно двигать что-то ещё. И в этом плане люди отфильтровываются такие какие надо - мне с ними достаточно просто разговаривать, потому что набор ценностей и ориентиров более-менее схож, если мы все здесь оказались в чате монстрантье. Это у нас такая тайная структура, которая управляет Монстрацией.

И.К.: Рептилоиды?

А.Л.: Я в глаза не всех видел. Может быть, есть среди них... Но есть Вече, есть Дума. У нас есть чат монстрантье. И я себя в этом году ловлю на очень уставшем и малоинициативном состоянии. Мне немножко уже, честно говоря, поднадоело. Не могу в себе почувствовать полноценный интерес к тому, что сейчас в других городах происходит куча всяких тёрок - суды, ещё что-то. У нас есть юрист, который подскажет, и мне не нужно сидеть и каждому 150-й раз объяснять, какие у нас там законы вообще, чего разрешают, чего нет. Я вижу, что справляются все сами, и слава богу. Изначально у меня взгляды анархические, мне казалось, что так оно и должно быть - самоорганизация и саморегулирование. Хорошо, когда это не иерархическая структура, которую нужно утверждать: "Ой, ребята, у вас что-то лозунг плохой, вы сделайте что-то получше ". Сами разберутся.

И.К.: Тем не менее, сейчас получилась не анархичность, а монархичность - вы издали указ.

А.Л.: Ну, это же анархистский угар. Это игра. Пародия, тест, проверка на прочность - сработает ли этот указ, будут его исполнять или нет. И это тоже, наверное, в каком-то смысле карнавал: в том плане, что я почему-то беру на себя роль человека, который может издать указ. И были исторические предпосылки - декреты футуристов, авангарда и всего остального. Хлебников.

П.Ж.: Председатель земного шара, ни много ни мало!

А.Л.: Я тут нашёл цитату, где он говорит, что мы свои команды отдаём светилам, планетам и звёздам, и с удивлением обнаруживаем, что они их исполняют. Подчиняются. А я с удивлением обнаруживаю, что мэр тоже подчиняется, исполняет указ, который, конечно, не имеет никакой силы, если в него  никто не поверит. Вот, люди верят. Ну, возможно, я не буду больше указы издавать. Для меня это было интересно в виде проверки, а не в плане сесть на трон и раздавать команды.

Лучше, чем у Путина

И.К.: Как вам удалось решить две проблемы - сделать новосибирскую Монстрацию легальной и вытащить людей в самом начале?

А.Л.: В самом начале появилось явление “флешмоб”, которое тем и занималось, что вытаскивало людей, как правило, незнакомых, исключительно под описание какого-то нелепого действа, которое было бы здорово делать вместе и шокировать окружающих. Появились эти флешмобы меньше, чем за год до первой Монстрации. Они прошли по России вслед за всем миром. И, приглашая на Монстрацию, мы руководствовались принципом флешмоба. Ну, если уж люди готовы были приходить в магазин и коллективно есть огурец, то можно придумать какое-то более интересное занятие. В огурце мало самореализации, а в написании лозунга пространства больше. У тебя есть место, чтобы высказаться. Это важная возможность. А как сделать легально... Пришлось пройти для этого через какие-то приключения.

И.К.: Как вы пришли к консенсусу?

А.Л.: Мы вообще не знали, что это нужно делать легально. Когда первый раз шли, мне казалось, что просто есть такая традиция, есть праздник - все ходят с плакатами, бабки какие-то Сталина выносят… И мы можем - мы же тоже горожане. Нас стали задерживать, говорить, что нельзя, есть закон. Мы стали читать законы, пытаться оформить какие-то нужные бумажки. Это получилось раза с 4-го, наверное, но там тоже были какие-то задержания, сложности и всё такое. Но просто я думаю, что власть понимала: а чего им с нами делать?.. За 15 лет разные этапы были. Сейчас такой, что мы же можем несогласованно выйти, и в 2015-м в принципе это пробовали, но как несогласованно... Это всё очень условно, потому что мы сказали: "Нет, мы не хотим несогласованно, мы хотим туда, куда мэр позовёт". Он позвал всех горожан прийти на Первомайское шествие. Мы горожане - мы пришли. Но мы там оказались не нужны, потому что в колонне 500 коммунистов и полторы тысячи монстрантов, которые всё это превращают в большую Монстрацию. Власть, мне кажется, и сама бы рада нас в какие-то рамки загнать легальные, чтобы не отчитываться перед своим начальством.

И.К.: Как по-вашему, понимает ли власть, что Новосибирску Монстрация нужна даже как бренд?

А.Л.: Власть разная, там всё очень неоднородно. Я думаю, большей части этих людей Монстрация не нужна - ни как бренд, ни как ещё что-то, потому что на ней денег напрямую не срубишь. Можно срубить денег, там, на каком-нибудь музее, на ремонте набережной, дворов или на строительстве новых дорог. А Монстрация - чего? Кого это волнует из серьёзных людей с большими деньгами? А те, кого волнует, находятся не сильно высоко во власти и мало на что могут повлиять. Но есть у нас руководитель департамента культуры [Анна Терешкова], с которой мы пытаемся как-то взаимодействовать. Её сложно идеализировать и считать своим большим другом, но если оглянуться на остальные города, то там и таких людей нет. Это иногда подают как  её инициативу, она, там, продвигает, всё такое. Но я понимаю, что она ничего не продвигает, и на эту ситуацию смотрю как на то, что в мэрии выделили человека: “Вот ты иди с Лоскутовым разговаривай”. Это, скорее, канал связи для нас, чтобы о чём-то договариваться. Мне хочется, может быть, большего. Я написал указ, что нам нужно комфортно собраться и пройтись. Ещё было бы нам неплохо какое-то выставочное помещение предоставить - у города наверняка есть, а нам пока одного этажа хватит. Город пошёл навстречу и по указу выделил помещение. На самом деле, чуть сложнее это происходило, но мы делаем вид, что по указу.

П.Ж.: Ещё музыка техно по указу!

А.Л.: Указ подразумевал, что мы пойдём сквозь оперный театр.

М.С.: Прямо сквозь? С кувалдами?

А.Л.: Есть такая легенда, что театр спроектирован так, чтобы сквозь него могли ходить демонстрации.

П.Ж.: Он должен был называться Дворцом науки и культуры, и купол у него для того, чтобы проекции делать, а не чтобы акустика плохая была.

А.Л.: В общем, у нас с оперным театром связано много легенд, призванных местную гордость подпитать. У него какой-то особенный купол и всё такое. Но есть легенда, что должны были ходить демонстрации. Ну вот, я потребовал пройтись, наконец-то.

П.Ж.: Оперный театр Минкульту принадлежит. Мединский не видел указа. Не донесли.

А.Л.: Не исполняет... Это, опять же, тест. Как путинские Майские указы. С ними, говорят, только 4 региона справляются. А сколько там из 30 регионов справляются с моим указом? Результат лучше, чем у Путина! [смех]

М.С.: Опасно. Если что, я сидел за соседним столиком. Просто так подсел.

А.Л.: Мне нравится эта формулировка. У нас когда в 15-м году была как бы нелегальная Монстрация... Здесь ОМОН редко появляется на улицах - такое два раза было в истории. Один раз в прошлом сентябре, когда были навальновские митинги из-за пенсионной реформы, а до этого - на Монстрации. Были вот эти вот “космонавты”, противогазы висели, щитки. Для города это было "вау".

П.Ж.: Это было шоу! Конная полиция! Её только на пляже обычно видели.

А.Л.: И поливальные машины. Люди ж не видели настоящих водомётов никогда. И все такие: "Ого!"  Это были не водомёты, но просто поливалки были восприняты как полный парад. Но прежде чем туда, на шествие к коммунистам, пойти, я провёл опрос в группе. Нас выселяли на набережную, которая тогда была очень плоха. Я спросил: “Ребята, что будем делать? Пойдём в это стрёмное место или пойдём на риск?”

М.С.: Гордо!

А.Л.: Там фактически такой выбор и был, потому что если бы мы хоть раз согласились на набережную, то в следующем году оттуда бы уже не выбрались. И люди проголосовали тоже с рейтингом, который превышал путинский. Там было что-то типа 90 процентов или 87. И вышло, что это уже не я позвал, это люди выбрали. Сами все ответственные. Я пытался судье объяснить, что я не организатор, а участник, потому что - видите, сами все организовались. Судите меня как участника, пожалуйста.

Пылища и депрессия

М.С.: У меня вопрос есть. Он не связан с политикой, поэтому очень интересный. Монстрация не продвигается как туристический бренд Новосибирска? Есть ли какие-то подсчёты, сколько людей приезжает специально из других городов поучаствовать в Монстрации? Собственно, с помощью этого можно было бы давить на комитет.

А.Л.: Раньше это, конечно, звучало в аргументах в разговорах с властью. А сейчас я сам как тот турист, который приезжает в Новосибирск. У меня девушка прошлые 2 Монстрации прилетала сюда из Москвы. Если ты приезжаешь не на один день, что довольно дорого, то возникает вопрос: чем занимать туриста в оставшееся время? И я, например, даже своей подруге не могу придумать достаточных весомых аргументов, потому что в прошлый раз мы приехали - здесь снег. На Алтай никто ехать не хочет. Пылища и депрессия. И мне кажется, чтобы всерьёз говорить о туристическом потенциале, ну, надо хотя бы дороги помыть для начала.

П.Ж.: Если к нам решат приехать, например, омичи, мы им скажем: не надо к нам приезжать, делайте у себя Монстрацию. Тут же в том и дело, что это привязка не к месту, а ко времени.

И.К.: Но у вас - аутентичная!

П.Ж.: Она аутентичная везде, где её делают.

А.Л.: Реально омская Монстрация не такая классная, как новосибирская.

П.Ж.: Но там хороводы и концерты.

М.С.: А вторая часть вопроса: есть у вас какие-то истории, когда люди специально приезжали?

А.Л.: Есть истории, но разовые. Это не про...

П.Ж.:  ...собрать автобус на Монстрацию.

А.Л.: На концерты, например, люди ездят сюда автобусами. На Монстрации я таких историй не видел. И, может быть, это вопрос времени и организационных инициатив.

П.Ж.: Да, сегодня это звучало, что, может быть, и вправду делать упор на музыку - тут и привозы появятся.

И.К.: В общем, у вас есть планы по трансформации?

П.Ж.: Это нельзя назвать планами, какое-то поветрие просто.

И.К.: И как вообще настрой?

А.Л.: Как говорил Михаил Васильевич Ломоносов, “российское могущество Сибирью прирастать будет, но жить здесь нельзя”. И поэтому хотелось бы, чтобы всё это было здорово и классно, но фактически что есть то есть. Я сейчас вообще пессимистично настроен ко всему, что здесь происходит. Пытаюсь у местных что-то выпытать для лозунга, типа - “чем вы взволнованы?”... А вот и ничем. Можно тут возиться, но рано или поздно силы заканчиваются, и пока не видно, чем их можно подпитывать. Если так, откровенно.

Ирина Курочкина